3. В изложенных выше мероприятиях мы видим полное представление о былом взгляде на человеческое общество и на государство. Согласно этому взгляду, общество представлялось искусственно и чисто механически созданным существом, которое может быть переделываемо на любой манер внешней силой. Как и всегда, здание, построенное на идеале и наугад, а не на естественных законах и опытом добытых истинах, оказалось неуклюжим и уродливым. Как и всегда, заключение от чисто априористических положений оказалось чем-то вроде насмешки над здравым смыслом. Такое фантастическое государство с успехом можно уподобить карточному домику школьника, готовому рушиться при первом дуновении, или музею алхимика, наполненному образцами его неудач, или наконец машине невежественного изобретателя, не понимающего законов механики и воображающего, что он творит чудеса, увеличивая число рычагов и колес, хотя на самом деле это только усиливает трение и удаляет машину от предназначенной цели.
4. Конечно, такое понятие о государстве идет совершенно вразрез с понятием о государстве, как об организме, обладающего своими прирожденными силами, с которыми надо постоянно считаться; как об организме, жизнь которого непременно будет бить ключом, невзирая на искусственно создаваемые препятствия и насилия, как о средоточии жизни, в котором ничего не пропадает, но где всякое предшествующее явление сочетается с последующим, производя результаты, снова воздействующие на новые явления и т.д. без конца; как о сфере таких громадных бытовых сил, которые должны привести в ужас того, кто пожелал бы стать наперекор их естественному течению; наконец, как об организме, вооруженном столь поразительной силой самосохранения, что было бы бесконечным наслаждением для мудреца следить за ее работой и достаточной для него славой оказать ей хотя бы только легкую поддержку.
Если бы государство исполняло удовлетворительно свои обязанности, поддерживая порядок и безопасность, как условия, при которых народ может самостоятельно жить и работать, то самым блестящим доказательством преуспеяния такого государства было бы полнейшее воздержание его от всяких воздействий, ибо если в обществе все идет гладко и складно, вмешательство правительства становится излишним. Точно таким же образом, когда человек работает успешно, без торопливости, без тревоги и не изнуряя своих сил, мы заключаем, что он действует целесообразно.
Люди, воображающие, что постоянное вмешательство в чужие дела есть признак бдительного исполнения государством своих обязанностей, полагают обыкновенно, что хорошее правительство должно непрестанно издавать новые и новые постановления и что когда оно этого не делает, то бездействует. Государство несомненно может исполнять очень многое сверх своих обязанностей чисто полицейского свойства. Но оно должно только следить за жизнью и развитием социального строя, чтобы успешнее удовлетворять вновь нарождающимся общественным потребностям. Оно может могущественно влиять на возникновение новых условий строя, создавая руководящие начала для взаимных отношений; оно может систематизировать такие порядки, которые, за недостатком согласования, не приносят всего максимума пользы, оно может освящать новые права, возникающие вследствие новых отношений, под влиянием изменяющихся социальных условий и т.д.
5. Последнее представление о государстве только что начало еще проникать в жизнь. История и социология свидетельствуют об относительной верности этого представления, по крайней мере по сравнению с предшествовавшим. Благодаря этому новейшему взгляду на государство, человечество поняло наконец, что свобода есть сила, разбивающая цепи и уничтожающая препятствия, созданные «мудростью» прошлого, и принцип laissez fair или «не мешайте», сделался краеугольным камнем политического искусства, так как сущность его сводится к предложению - «прекратите эмпирические приемы, установите научные, дайте государству возможность вернуться к здоровой и нормальной деятельности – и только тогда вы в состоянии будете понимать положительные факты из точного наблюдения общественных явлений, тогда только сможете регулировать ваши действия, согласно разумно приобретенным знаниям».
Государственные люди последнего закала пока еще не многочисленны. Даже политические деятели с радикальными взглядами не расположены оставлять соседа в покое; они воображают, что их поставили у кормила власти именно вследствие понимания ими потребностей этого соседа. Правители старого типа, убеждавшие народ, что они способны осчастливить и осчастливят всех, оплачивались гораздо лучше, чем правители нового типа когда-либо будут оплачиваться; хотя, странно, постоянные неудачи правителей старого типа никогда не влекли за собою потери народного доверия. Нам надоели эти старики не потому, что им не удалось осчастливить нас, но потому, что изменились наши априористические взгляды и наши моды. Мы отдали управление в руки юристов, издателей, литераторов и профессиональных политиканов; они же нисколько не расположены отречься от функции их предшественников и отказаться от искусства «творить всеобщее благоденствие». Главная разница заключается лишь в том, что новые наши правители признают себя обязанными служить только тем лицам, которые избрали их на должность.
6. Некоторые из перечисленных выше мер (§2) уже отжили или отживают свой век [*4 февраля 1884 г. Робинсон, депутат Нью-Йорка в палате представителей, предложил изменение конституции Соединенных Штатов, «для того, чтобы дать возможность Конгрессу наложить вывозную пошлину на хлопок, для поощрения отечественных мануфактур»].
К ним , однако, не относятся пошлины без фискальной цели (§3); они начинают опять входить в моду. Возрождение в исходе XIX столетия веры в возможность увеличить народное благосостояние посредством охранительных пошлин служит лучшим доказательством отсталости социологии в сравнении с другими науками: ни одно из 11 перечисленных выше мероприятий, включая даже пошлину на вывозимые машины и запрещение эмиграции рабочих, отнюдь не менее рационально, чем покровительственная пошлина на привозимые товары.
Приступим же к анализу и критике этой возродившейся веры.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии