С самого начала Нового Курса политика Рузвельта отличалась от политики Гувера и других прогрессистов. Тагвелл увидев, что политика Нового Курса была настолько отличной от традиционной, сделал вывод: «Оглядываясь на начало Нового Курса в 1933 году, я вижу, что радикальные движения, предшествовавшие ему, были куда мягче, обычно заслуживая наименования радикальных только из любезности, но никак не по сравнению.» [254] После выборов 1934 года, которые привели к вводу в действие того, что назвали Вторым Новым Курсом, американцам стало еще яснее, что политика Рузвельта выходит далеко за рамки американской традиции. Теперь он начал придавать больше значения реформам не только ради экономического восстановления, но ради реформ как таковых. Второй Новый Курс был значительно левее, чем сто дней первого Нового Курса и позволил Рузвельту стать «лидером новой политической коалиции фермеров, трудящихся и миллионов неимущих.» [255]
Хотя с самого начала Рузвельт делал нечто новое для американской политики, во время Второго Нового Курса его отклонение от традиционных методов стало еще более очевидным для широкой публики, так как Рузвельт вышел с новыми предложениями для более классово-ориентированного электората. Именно в этот период, а именно на сессии Конгресса 1935 года, говорит Реймонд Моли, Рузвельт настоятельно призвал к «социальной защите, нацеленной особенно на городских наемных работников; Закону о холдингах, подрывающему силу крупных корпораций; и Закону Вагнера, который фактически поставил правительство на сторону движения трудящихся. Основные посылы речей Рузвельта содержали явную оппозицию интересам бизнеса.» [256]
Тагвелл замечает, что «отступление Рузвельта от традиций было продиктовано политической необходимостью некоторое время до того, как стало очевидно, что получившийся результат показался бы странным Вильсону или Рузвельту-старшему» [257]. Артур Крок, проницательный очевидец того времени, был одним из тех, кто почувствовал новую политику и осознал, что Новый Курс смещает акценты. Комментируя первое выступление Рузвельта перед Конгрессом в 1935 году, Крок заметил: «На этой неделе во вступительном обращении к первому Конгрессу, избранному после начал Нового Курса – Конгрессу, всецело обязанному поддерживать его и его вызревающую политику – президент наметил вполне определенный курс к тому, что со временем может стать известным как американский либерализм двадцатого столетия» (курсив автора) [258]. Крок предсказывал, что новая политика Рузвельта может захватить наименование «либеральной» и добавлял, что, как минимум в Вашингтоне, подавляющее большинство публики поддерживает президента «не только и исключительно потому, что являются сторонниками Демократической партии или деятелями Нового Курса … но и потому, что уважают его постоянный политический либерализм. Видные законодатели и чиновники в большинстве своем, похоже, не нашли в политике президента никакого социализма.»
Хотя Вашингтон был согласен, что новая политика должна называться либеральной, остальная страна не была настолько в этом убеждена, поэтому Крок признает: «Либерализм никогда не определялся так, чтобы этим были удовлетворены все либералы.» Тем не менее, Крок пытается привести «правильное» определение:
«Энциклопедия Британника дает нам то, что считает наилучшим определением и, если послание президента рассматривать в свете этого описания, то оно оказывается вполне отражающим многие принципы, входящие в определение: "Либерализм - это вера в ценность личности человека и убеждение в том, что источник прогресса находится в свободном применении индивидуальной энергии; оно порождает убеждение в необходимости предоставления свободы в применении своих сил всем индивидам или группам в той степени, в которой они делают это не нанося вреда другим; и оно, таким образом, включает готовность к использованию власти государства для создания условий для наилучшей реализации индивидуальной энергии, предотвращении всех злоупотреблений силой, предоставлении каждому гражданину возможностей реализации своих способностей и обеспечения действительно равных условий для всех. Эти цели совместимы активной политикой социальной реорганизации, включающей значительное увеличение функций государства. Они не совместимы с социализмом, который, будучи строго интерпретирован, полностью отрицает индивидуальную инициативу и ответственность в сфере экономики."
Хотя можно заметить, что один из продвинутых разделов либерализма возражает против ограничений индивидуальное присвоение и власть, которые президент считает нужным наложить, другая группа либералов всегда оставалась при мнении, что государство должно, в той или иной степени, защищать слабых от полной реализации политической и экономической власти сильных. Это было тезисом президента и он защищал его с той тщательностью, которая превосходит все более ранние попытки» [курсив автора] [259].
Крок, как и Рузвельт, использовал определение либерализма в качестве оправдания Нового Курса. Хотя он признавал, что некоторые, из тех кто называет себя либералами, требуют неограниченных возможностей индивидуального присвоения и власти, он игнорирует их. Они же не приняли его отрицания и к выборам 1936 года предприняли отчаянные попытки вернуть слово «либеральный».
Республиканская платформа на выборах 1936 года, под лозунгом «Америка в опасности», выбрала задачей партии «защиту … политической свободы». Старые схемы пенсионного страхования и страхования безработицы были объявлены «неработоспособными» и Республиканцы «посвятили себя защите Конституции и свободного предпринимательства» [260]. Кандидатом в президенты, которому предстояло выступить против Рузвельта, стал Альфред Лэндон, губернатор Канзаса, который в 1912 году покидал партию, чтобы поддержать партию прогрессистов. Но, несмотря на то, что Лэндон был кандидатом, едва ли Гувер полностью исчез со сцены. Деннис В. Броган говорит, что «именно экс-президент Гувер в речах и статьях критиковал Демократов, вновь и вновь формулируя республиканские аргументы» [261].
Представляя критику Нового Курса, Гувер убеждал Республиканскую партию, что на нее легла «величайшая ответственность» со дней Линкольна, поскольку она должна поддержать «исконные американские принципы». «Это вопрос, который никогда не потеряет актуальности», - доказывал он. «Это человеческая свобода. Партия должна стать истинной либеральной партией Америки.» В своей критике Гувер был конкретен. «Сегодня термин либерализм пытается присвоить любая секта, которая стремится ограничить свободу человека и угнетать человеческий дух, будь то фашисты, социалисты или сторонники Нового Курса». Он говорил, что Новый Курс – это «ложный либерализм», который угнетает человека и плодит бюрократию. «Свобода и равенство возможностей не могут процветать при годовом бюджетном дефиците в три миллиарда.» [262]
В другой речи, в которой он представляется как «истинный либерал, а не анархический, коммунистический или социалистический, как все остальные», Гувер предупреждает, что идеи Нового Курса «почерпнуты из колодца европейского фашизма или социализма». В этой речи Гувер неожиданно сменил тему и посвятил остаток времени обсуждению символа «либерализм». Он сокрушался:
«Мы многие слышим о том, кто является тори, кто реакционером, консерватором, либералом или радикалом. … Вы можете создать видимость о том, что вы принадлежите к одной из этих групп, если достаточно долго будете об этом говорить. Если же вам кто-то не нравится, то вам лучше приписать его к той группе, которую больше всего не любят ваши избиратели.
Если просуммировать определения, которые мы слышим из Вашингтона, создается впечатление, что … либералы имеют исключительное право определять мнение других людей. …
На самом же деле, эти термины используются в основном для политической маскировки и подрыва репутации. Настоящий выбор современной молодежи – это истинный либерализм. …
Либерализм, который интерпретирует себя под диктовку правительства – ложный.» [263]
Рузвельт четко понимал, что республиканские лидеры решили «основывать свою кампанию на том утверждении, что Новый Курс - это "чуждая» форма философии», поэтому он решил атаковать эту позицию в лоб. Уже в первой речи своей кампании он убеждал людей: «Я не желал и не желаю, поддерживать защитников коммунизма или любого другого чуждого нам «-изма», который прямо или косвенно пытается изменить нашу американскую демократию. Такова моя позиция. Это всегда было и будет моей позицией.» [264]
Сторонники Рузвельта объединились на защиту Нового Курса в терминах символа «либерализм». Джон Дьюи, к примеру, написал исторический обзор либерализма, доказывающий, что либерализм имеет две направленности: гуманистическую и laissez faire. Он доказывал, что в США «либерализм больше идентифицировался с использованием государственных агентств для искоренения зол, от которых страдают менее удачливые классы». Он обвинил Гувера и Лигу Свободы в «идентификации свободы и грубого индивидуализма, с работой системы, при которой они сами процветали», при этом утверждая, что средство для улучшения общества – это не насилие, а либерализм, который не боится использовать государственное вмешательство [265]. Даже «Нью-Йорк Таймс», которая ранее сокрушалась по поводу потери слова, опубликовала в то время редакторскую статью, которая отличала либералов от коммунистов, хотя и говорила при этом, что многие либералы «стремятся прямо к бесклассовому обществу, управляемому демократическим путем, в котором коллективизм сосуществует с полной свободой индивида»[266].
Хотя Гувер последовательно утверждал, что он является истинным либералом, выборы 1936 года ознаменовали появление первых либералов с похожими взглядами, Которые называли себя «консерваторами». В ответ на защиту либерализма Дьюи один из читателей утверждал - как мы и ожидали - что «истинные либералы» «наиболее сильно возражают именно против правительственного контроля за повседневными делами граждан» и что никакой дополнительной регламентации не требуется. Он также добавил, что «истинный либерализм и консерватизм сближают позиции» [267].
В другой статье нам говорят о том, что «эти истинные либералы выступают за многие идеи, которые по сути консервативны, но … усиливая их. За ними стоят непреходящие ценности и исторический опыт, который никто не имеет право игнорировать» [268]. За исключением таких ортодоксов, как Гувер, консерваторы в 1936 году стали отказываться от либерального символа и переходить к ярлыку консерваторов.
В 1936 году народ должен был решить, ведет ли политика Рузвельта к росту свободы или к тирании. Проект Рузвельта теперь был гораздо четче очерчен, чем в 1934 году. Конечно же, Рузвельт одержал победу во всех штатах, кроме штатов Мэн и Вермонт. Но в отличие от выборов 1932 года, на которых люди всех классов отвергли Республиканское знамя, Новый Курс в 1936 году выиграл «за счет голосов групп со стабильно низким доходом … в большей степени» [269].
Во второй главе мы видели, что продвинутые Виги захватили символ «либеральный» и смогли сделать его жизнеспособным на долгое время, за счет идентификации этого имени с фундаментальным поворотом политического курса и ориентации на классовую политику. По сходным причинам, хотя партийные различия в США более умеренны, чем в Англии, Новый Курс выиграл битву за слово «либеральный».
Поскольку становилось все яснее, что Новый Курс выходит за рамки американской политической традиции, было логичным применить для новой политик новое имя. В качестве этого имени было выбрано слово «либеральный», а не «социалистический», отчасти за счет политического чутья Рузвельта, отвергавшего социалистический ярлык, и заставлявшего утверждать либеральный, работая под прикрытием того определения свободы, которое допускало позитивные действия правительства; отчасти же потому что последователи Гувера настаивали на том, что социализм ведет к регламентации и тирании. Поскольку большинство людей не почувствовало серьезного уменьшения собственной свободы, они не ассоциировали Новый Курс с социализмом.
До 1932 года большинство людей не считало Гувера либералом, так как знали его в качестве прогрессиста. Хотя его политика и не изменилась, у людей не было оснований менять его ярлык. К 1936 году большинство людей, вероятно также соглашалось с тем, что Гувер не являлся либералом. Реймонд Моли кратко подытожил процесс, который привел к тому, что слово «либеральный» стало идентифицироваться с программами Рузвельта. Во времена Второго Нового Курса он говорил, что «торговая марка "демократический" была сохранена, но содержание партийной программы … [претерпело] метаморфозу. И с этим изменением слово "либеральный" вошло в оборот как обозначение идеологии, основанной на увеличении полномочий федерального правительства и расширении социальных программ» [270].
Дискуссия по поводу принадлежности либерального символа логически должна была закончиться с выборами 1936 года. В следующем разделе мы увидим, почему на самом деле она продолжилась.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии