Несмотря на то, что важны все широко распространенные символы, некоторые из них, в определенные моменты времени имеют особенное значение. Фактически, большая часть политической истории США может рассматриваться как соперничество за обладание определенными словами. В ранний период развития республики гамильтонианцы – сторонники сильного национального правительства – называли себя «федералистами», несмотря на то, что в то время слово «федерация» означало то, что сейчас значит слово «конфедерация». «Настоящие» федералисты оказались в тактически невыгодном положении: они попали в оппозицию к федерализму так как приняли ярлык «антифедералисты».[20]
Вскоре после 1800 года значение символа «федеральный» снизилось. Это снижение произошло отчасти из-за того, что дебаты закончились, федеральная Конституция была принята, и почти не осталось людей, выступающих за ее отмену. Термин также утерял значение из-за того, что приобрел плохие ассоциации: негибкость позиции партии федералистов привнесло негативное восприятие негибкости и в термин «федералист».
Затем, из-за того, что следующим пунктом политической программы был вопрос демократии, важное значение приобрел и термин «демократия». К примеру, в годы «позолоченного века» после Гражданской войны, некоторые доказывали, что при настоящей демократии основные экономические решения должно принимать правительство, а не крупный бизнес, в то время как сторонники laissez faire возражали им, считая, что только экономическая доктрина и есть воплощение подлинной демократии.[21] Однако поскольку в нынешних США каждый верит в демократию, и обе партии – и Республиканская и Демократическая считаются приверженцами демократии, на данный момент объявление себя демократом не дает никаких политических преимуществ.
Хотя демократия в нашей стране больше не является предметом соперничества, в остальном мире она не является общепринятым объектом приверженности. Там она, как утверждает Джованни Сатори, вместе с социализмом, коммунизмом и либерализмом, «являются ярлыками, которые суммируют основные термины политической борьбы девятнадцатого и двадцатого столетий».[22] В США же слово демократия не дает своим потенциальным владельцам никаких особенных преимуществ, поскольку принадлежит всем. Здесь унизительными ярлыками являются «социализм» и «коммунизм», но они выпадают из американской политической традиции.[23] Единственным современным термином, который в этой стране имеет важное значение, является «либерализм» или «либеральный».
В качестве предмета исследования, термин «либеральный» представляет собой важный символ, иллюстрирующий использование политических ярлыков, их подъема и спада, так как является на редкость мощным словом. Несмотря на то, что либерализм в этой стране не имеет четкого значения, каждый раз когда люди пытались определить этот термин, они часто включали себя в его определение – по крайней мере в «подлинное определение»[24] - как минимум до последнего времени, когда слово "консерватор" не стало значительно более модным.[25] Что бы ни значило это слово, никто в США не хочет прослыть «нелиберальным». Адам Юлэм утверждает, что «на Западе любой, кто не называет себя явным фашистом, утверждает, что он является либералом; несмотря на то, что его реальная программа может находиться в любо точке между крайним консерватизмом и коммунизмом, преподноситься и защищаться она будет во имя "либерализма"».[26] Герберт Гувер, Франклин Д.Рузвельт и Роберт Тафт, как и многие другие, четко говорили, что они являются либералами.[27] Гувер и Тафт утверждали, что «Новый Курс» не является либеральным, в то время как Рузвельт доказывал обратное. Даже когда термин «консерватор» стал более популярным после заката ярлыка «либеральный», новые консерваторы часто называют себя «либертарианцами».
Такое внимание силе этого политического символа проявляется «в определениях, которые критики «либералов» обычно не ленятся присовокупить», - говорит Чарльз Френкель.[28] Даже в 1958 году, когда президент Эйзенхауэр выступал в дебатах с крайним консерватором Уильямом Ноуландом из Калифорнии, он нападал на «самопровозглашенных либералов … [с] их неодолимой тягой … к растрате денег – ваших денег» (курсив мой).[29] Таким образом, только самопровозглашенные либералы плохи, настоящие же либералы, понятное дело, отличные парни. Один из комментаторов тщательно проследил это занятную американскую привычку нападать только на либералов с определением.
Южные сенаторы, которые известны своим консерватизмом, обычно точат ножи не на либералов в целом, а на «северных либералов». Сами же они нередко добавляют, что они сами такие же либералы, как и все люди в вопросах внешней политики и социального обеспечения. Даже сенатор МакКарти очень бережно обращался с этим словом. Его широко известные заявления обычно были густо пересыпаны фразой «шарлатанствующие либералы». Это, конечно же, подразумевало, что все либералы – шарлатаны. Но это также оставляло и возможность считать, что он не имеет ничего против истинных либералов, если, конечно, сможет обнаружить хоть одного.[30]
Разумеется, то, что слово «либеральный» является выгодным политическим символом в США, не означает автоматически, что кто-либо может получить преимущества, если будет обозначен как либерал. К примеру, Спиро Эгню, будучи вице-президентом, нападал на «радикальных либералов».[31] Большинством американцев экстремизм не воспринимается положительно. Но символ «либеральный» без дополнительных определений многими политиками считается несущим некоторую политическую выгоду.
Рассматривая общественное мнение середины 1960х годов, когда либеральный ярлык был очень популярен, мы видим, что политики были правы относительно движущей силы либерализма. В одном опросе, проведенном среди 20546 студентов в студенческом городке Мичиганского университета, 42 процента респондентов ответили, что они демократы или сочувствующие, и 51 процент ответил, что является республиканцем или сочувствующим. Несмотря на то, что это учебное заведение считается типичным университетом среднего запада, и является более республиканским чем демократическим, 53 процента студентов заявили, что они являются убежденными или умеренными либералами.[32] Таким образом, кандидаты, которые делали бы упор на то, что ни либералы, имели бы больше шансов, чем кандидаты, пытающиеся привлечь только голоса демократов.
Более ранние опросы также показывали движущую силу либерального символа. После распределения по географическим областям, опросив 3068 респондентов в Калифорнии, Иллинойсе и Нью-Мехико, учитывая только данные по голосованию за 1944, 1946 и 1948 годы и прося респондентов определить себя как либерала или консерватора, организаторы опроса делают вывод: «либеральный консерватизм является, по меньшей мере, частичным объяснением неявки на выборы и неудовлетворенности респондентов выбранной партией. «Из наших данных можно сделать вывод, что либеральный республиканец и консервативный демократ не так хорошо подходят к своим партиям, как консервативный республиканец и либеральный демократ и эти отклонения приводят к уменьшению явки избирателей и более редкому голосованию за кандидатов от партии, которой привержен избиратель.»[33]
Два более ранних опроса указывают на еще один важный момент кроме движущей силы либерального символа: вследствие того, что многие политики различных убеждений заявляли, что они либералы, средний человек, по крайней мере, с 1944 года, в целом определился, кто является либералом. Когда в 1962 году в опросе в Мичиганском университете был задан открытый вопрос – кто из политиков является консерватором, а кто либералом - 64 процента студентов выбрали в качестве консерватора Барри Голдуотера и 62 процента назвали либералом Джона Кеннеди.[34] Второй опрос, основанный на выборах конца 1940х, определил, что в целом те люди, которые считают себя консерваторами – независимо от партийной принадлежности – считали, что Республиканская партия им более близка, а те, кто считал себя либералами, напротив склонялись к Демократической партии. Эти выводы особенно важны, когда мы вспоминаем о том, что символ «либеральный» часто оперирует под перекрестным давлением значимого фактора партийной идентификации.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии