Результаты выборов 1936 года отчетливо показали, что подавляющее большинство приняло новую политику Рузвельта и ее новое имя. Консервативные республиканцы осознали тщетность попыток настоять на том, что именно они (консерваторы) являются истинными либералами. Дискуссия могла бы закончиться, если бы не попытка Рузвельта захватить контроль над Верховным Судом.
Вследствие большого количества решений Верховного Суда, направленных против Нового Курса и после убедительного подтверждения популярности Рузвельта, президент решился сменить Верховный Суд [271]. 5 февраля 1937 года он внес предложение о том, чтобы Конгресс дал судьям Верховного Суда и более низких уровней федерального суда, достигшим 70 лет, шестимесячный срок для ухода в отставку. Если судья не уходит в отставку в назначенное время, то он уже не может быть снят с должности, так как по Конституции эта должность является пожизненной. Но, по предложению Рузвельта, президент смог бы прикрепить к каждому члену суда, достигшему 70-летнего возраста, новых дополнительных судей, которые – в теории – могли бы быть моложе и иметь больше возможностей для принятия юридической нагрузки со старших членов суда. Максимальное число назначаемых судей определялось в пятьдесят, а максимальное число членов Верховного Суда - в пятнадцать - максимальное число, которое могло быть фактически достигнуто в случае, если шестеро из членов Верховного Суда превысили бы 70-летний возраст. Рузвельт, таким образом, имел бы возможность назначать до шести членов Высокого Суда [272]. Хотя Рузвельт презентовал свой план как вливание новой крови в юридическую систему, оппозиция и широкая публика сочла этот аргумент неискренним и заклеймила предложение оскорбительным эпитетом «План захвата Верховного Суда».
С самого начала этот план вызвал яростный протест многих конгрессменов, подавляющего большинства газет и, конечно, Американской ассоциации адвокатов, так как Верховный Суд сам по себе был важным символом - символом свободы в мире, наблюдающем восхождение Гитлера к власти. Широкая публика, большинство которой только что на опросах давало добро Новому Курсу, также решительно воспротивилась новому плану, так как «за прошедшие годы, несмотря на растущую очевидность того, что власть ограничивают юридические интерпретации, а не основной закон, американский народ стал считать Суд символом своей свободы» [273].
Большинство людей помнит конец этой истории: Рузвельт не захватил Верховный Суд, а Суд прекратил нападки на Новый Курс [274]. Значимость эпизода в дебатах о либерализме состоит в том, что из-за этого плана консерваторы и либералы объединились, критикуя план как нелиберальный. Это не было главным основанием для критики, но одним из базовых. Хотя либерализм не стал решающим фактором в дебатах о Суде, эти дебаты стали главной движущей силой продолжения дискуссии о либерализме.
В Сенате, к примеру, лидером противников плана Рузвельта стал не консерватор, а либерал – сенатор Бартон К. Вилер, который излагал свою позицию с точки зрения либерализма. «Либерализма ни в коем случае нельзя достигнуть, играя краплеными картами, набивая урны фальшивыми бюллетенями или захватывая Верховный Суд» [275]. Поскольку даже либералы атаковали Рузвельта во имя либерализма, консерваторы тоже могли атаковать его с этих позиций, не забывая при этом упоминать, что именно они являются истинными либералами.
Изучая страницы «Нью-Йорк Таймс» того времени, мы обнаружим, что большинство статей, посвященных либерализму, были ответом на предложение Рузвельта о судах. К примеру, бывший госсекретарь Бэйнбридж Колби, «предупреждал о злоупотреблении термином "либерализм"». После обычных заклинаний о том, что «либерализм – это добровольная кооперация, а торизм – это ассоциация насилия», он переходит к конкретике и заявляет, что либерализм «требует абсолютной независимости судебной системы. Интеграция власти – это торизм, а такой режим является прямой антитезой либерализма» [276]. Его намеки должны были быть ясны всем.
Позже «Таймс» напечатала длинную редакторскую статью, озаглавленную «Либерализм и темп» [277]. Начало этой статьи представляет собой обычные нападки на новых либералов: «Либералы могут защищать куклуксклановца в Верховном Суде [Хьюго Блэк некоторое время был членом ку-клукс-клана], так как тот согласен с экономической программой администрации. Новые либералы закроют глаза на применение насилия профсоюзами на основе того, что работодатели применяли насилие при подавлении стачек, и теперь их черед». Это «прекрасное старое слово "либерал"», говорит редакторская статья, «нередко смешивается новыми либералами с грязью». Пока истинные либералы верят в умеренность, «новые либералы все делают в спешке».
После такого вступления «Таймс» переходит в яростную атаку во имя либерализма на предложение Рузвельта по судебной реформе. Статья говорит о том, что реформы Нового Курса были хороши, но истинные либералы скорее примут замедление их реформ, чем примут предложение Рузвельта по реформе судов. Из-за Верховного Суда Америка может быть и замедлит движение к социальной справедливости, но замедление - не есть отрицание. В заключение «Таймс» предупреждает: «Какой опасной может стать высокая скорость отхода от демократии, отлично демонстрируют нам страны, где правит деспотизм».
Эта редакторская статья, возможно потому что хорошо отражала общественные взгляды того времени, вызвала огромное число отзывов. Один читатель предупреждал, что «так называемые новые либералы» двигаются в «слепой спешке». Другой, соглашаясь с мнением Верховного Суда о том, что многие программы Нового Курса были «нарушениями общепринятых принципов управления людьми», добавил, что предложенная судебная реформа является продуктом «самозваной "либеральной" мысли», которая, как минимум, создала прецедент, который вызывает «ужас перед будущими опасностями». Третий читатель назвал статью отличным «примером либеральной мысли», а еще один дополнил: «Джефферсон, самый подлинный либерал, какого можно вообразить, в письме от 12 июля 1816 года, говорил своему корреспонденту, что хотя в Конституцию при необходимости и должны вноситься поправки, добавил: "Но я не сторонник частых и непродуманных изменений в законах и Конституции"» [278].
Конечно, не все отзывы на статью были положительными. Многие сторонники судебной реформы защищали ее во имя либерализма. Говоря о той же статье, один читатель заявил: «Это старая история о сторонниках laissez-faire, которые пытаются подвести борцов за социальный прогресс под ярлык радикалов и революционеров». Другой доказывал: «Либерализм был градуализмом, когда весь мир был градуалистским. Может ли он позволить себе прогрессировать или меняться постепенно, когда на других фронтах изменения проходят резкими скачками? Не должен ли либерализм ускорить темп хотя бы для того, чтобы выжить?» Еще один просто предложил: «За статью "Либерализм и темп" вас следует отправить прямо на вечные муки» [279].
Поскольку большинство публики – и либералов и консерваторов – выступило против плана судебной реформы потому что этот план противоречил духу либерализма, дискуссия о том, что на самом деле должно называться либеральным и следует ли называть либералом Рузвельта, искусственно продолжилась, даже несмотря не то, что Рузвельт уже логически захватил термин. Однако хотя предложение судебной реформы растянуло дебаты о либеральном символе, оно также подготовило принятие термина «консервативный» консерваторами. Из-за того, что предложение судебной реформы в некоторой степени дискредитировало Новый Курс в глазах многих людей, оно по ассоциации также могло дискредитировать и либерализм Нового Курса. Поскольку этот либерализм попал под подозрение, само слово «либеральный» несколько потускнело. Таким образом консерваторам стало легче принять другой ярлык, который в их глазах не был испорчен.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии